Что меня больше всего потрясло в 2012

Не знаю, чего я ожидала, трясясь в автобусе по дороге в Детский Центр, куда мы и ребята из нашей церкви ехали, чтобы провести время с "почти" сиротами. "Почти", потому что многие из них уже фактически никому ненужные сироты, и только на бумагах да в глазах государства числится еще кто-то, кто теоритически мог бы взять опеку над ними, малышами от 2 до 18 лет. Хотел бы только.

За окном автобуса проносилась удинская долина, которая в свое время повидала чингисхановы полчища, нас встряхивало от переездов через то и дело попадавшуюся под колеса железную дорогу, августовское солнце обещало день самый что ни на есть подходящий для игр с детьми на улице - несмотря на прохладу, которой уже дышала нам в затылок осень. 

Чего я ожидала от встречи с детьми? Дырявые колготки и неухоженные волосы-ногти? Грязь в комнатах и жидкие щи на обед? Вшей? 

Было, было такое в мыслях. Мои представления о детских домах были схожи описаниям ГУЛАГа - не больше, ни меньше. И если бы это оказалось правдой, и проблема, которая мысленно стояла у меня перед глазами, оказалась бы стопроцентной реальностью - не уезжали бы мы в конце того дня с тяжелым сердцем. Потому что дырки, грязь, вши - дело преодолимое. Но то, что мы увидели, было хуже любой физической неустроенности. И ожидания того, что дети растают от нашего внимания и вполне насладятся целым днем, который мы захотели провести с ними - превратились в тупое ощущение недоделанной работы. 

Дети высыпали к нам чистенькие, причесанные. Проводили нас по пахнущим хлоркой и новой краской коридорам к месту, где мы могли устроиться на день. После пары песен мы вышли на симпатичную площадку с чистым песком - под зорким, но благосклонным оком воспитателей и нянечек. 

Все началось с бутылочки пузырей, которую я вытащила из рюкзака. Детей вокруг собралось 5-6, бутылочка - одна. Волна бешенства, в которую моментально погрузились дети, чуть не снесла меня с моего пенька: каждый хотел быть и первым и следующим, каждый контролировал, кто сколько продул пузырей, каждый пихал и пинал и кричал изо всех сил, стараясь таким натиском отбить свою очередь, свое право на пузыри... Как эта маленькая бутылочка не могла удовлетворить всех, так и меня одной не хватило, чтобы восполнить невосполнимое.

Эгоизм для меня не новинка. С ним у меня борьба не прекращается каждый день. С ним у нас бесконечная борьба за сердца наших детей. Поэтому лицо и голос и язык эгоизма я знаю не то, чтобы, хорошо - а очень хорошо. Неистовый эгоизм, ничем не осажденный, теперь швырял детей на чистенький песок, пинался и кричал мне в лицо: "Я первый!!! Я тебя потом найду в коридоре и запинаю до крови! Я тебе волосы повыдергаю!" И все это - и слова здесь неудобопроизносимые - из уст школьников младших классов. Людская ненависть, не укрощенная любовью, бездонные эмоциональные пропасти в сердцах этих детей, неутолимая жажда внимания, которую не в состоянии восполнить один-два взрослых, приходящихся на десять ребятишек - все это открыло мне глаза на трагедию пострашнее, чем вши и дырявые колготки. После дня, проведенного в стенах их дома, мы не вышли - выползли, придавленные грузом неумолимых данных статистики, согласно которой, только малая часть (мало кто может толком назвать конкретную цифру) из этих детей имеет шансы на "нормальную" жизнь за стенами этого учреждения. 

Второе потрясение не замедлило себя ждать - теперь российским сиротам, и так ненужным в России  и которые уже и не плачут, потому что знают, что за ними никто не придет, теперь заказан путь в американские семьи. Политика никогда не была очень разборчивой в средствах, но чтобы средствами стали беззащитные, никому до этого ненужные дети - это уж слишком. А пока российские сердобольные граждане, которые так озабочены судьбой сирот и кричат о том, что надо бы нам самим справляться с проблемой, чем "продавать" детей, очнутся и возьмутся за дело - тем временем пропасти в сердцах растут все глубже, эгоизм и дикая злость коснеет в умах, ненависть все сильнее калечит тех, которым когда-то самим суждено стать мамами и папами.